Война является не только столкновением армий, но и проверкой систем. Она оголяет не разницу в идеологиях, а различие в способности государств выживать, мобилизоваться и сохранять цельность под давлением. Там, где демократии ищут консенсус, автократии действуют; там, где Европа обсуждает рамки, Россия строит инфраструктуру. Именно это различие стало главным нервом нового отчёта Французского института международных отношений, опубликованного в Le Monde.
Французские аналитики фиксируют, что Россия получила решающее преимущество не за счёт превосходства технологий, а благодаря устойчивости и институциональной концентрации. Её военная система не идеальна, но она способна разворачивать ресурсып быстрее, чем европейская бюрократия успевает согласовать бюджет. Россия, по сути, адаптировала советский принцип "массовости" под новые реалии, сохранив инфраструктуру и восстановив оборонные мощности в кратчайшие сроки. В то время как Европа сохраняет качественное превосходство, она остаётся зависимой от внешнего источника стратегической воли. Речь идёт о Соединённых Штатах. Это и есть скрытая уязвимость, о которой говорит IFRI: континент способен защищать ценности, но не способен их отстаивать без внешнего покровителя.
Россия использует то, что Европа утратила, а именно способность воспринимать войну как норму политического бытия, а не как временный сбой мирного порядка. В этом нет романтизации, лишь констатация: российская система, со всеми её издержками, оказалась более приспособленной к эпохе нестабильности. Европа же до сих пор исходит из представления, что порядок гарантирован институтами, а не мощью. Но институты не стреляют и не производят снаряды.
Суть происходящего не в военном балансе, а в столкновении мировоззрений. Россия живёт в координатах силы, Европа в координатах морали. Когда эти координаты пересекаются, побеждает тот, кто готов платить цену за продолжение игры. И пока Европа ищет язык для описания новой реальности, Россия уже говорит на языке, который в истории всегда понимали без перевода, языке выживания.
