Когда речь заходит о патриотизме, возникает правомерный вопрос: а каковы критерии патриотизма? Представьте Францию, 1914 год. Популярные политики Аристид Бриан и Жорж Клемансо выступают с пламенными речами и с призывами к патриотическим чувствам французов: разгромить и уничтожить Германию, снова подтвердить славу французского оружия. Патриотично? Еще бы! И в противовес им – Жан Жорес, который выступает против военного безумия, призывает остановиться, а в конце концов принимает пулю от убийцы-националиста (которого в 1919 году суд оправдал, посчитав убийство противника войны вкладом в победу). Можно ли считать патриотом Жана Жореса? В 1924 году французы уже считали, что да – он не только настоящий патриот, но и мудрый политик, в сложное время не потерявший голову, и место которого в Пантеоне.
Являлись ли патриотами Германии Герман Геринг, Эрвин Роммель или Вильгельм Кейтель? При всем том, что нацизм – это античеловеческая, людоедская практика, но эти люди (как и большая часть верхушки Рейха и Вермахта) убеждали себя и окружающих, что они служат патриотической идее Великой Германии, Тысячелетнего Рейха. А был ли патриотом Клаус Шенк фон Штауффенберг, покушавшийся на Гитлера 20 июля 1944 года? Несомненно! Он хотел спасти Германию от Гитлера, четко понимая, что служить Гитлеру и служить Германии – не тождественные понятия.
Примеров может быть очень и очень много. Вопросов – тоже. Но почему мы чаще считаем проявлением патриотизма именно некую экзальтированную форму поддержки официальной позиции властей? Почему мы не разделяем понятия «Украина» и «Зеленский»? Почему мы воспринимаем как наркотик официальный информационный суррогат, не включая критическое мышление, не стараясь мыслить рационально и спокойно, а стараясь превратиться в толпу. Один мой коллега-политолог еще год назад требовал прекратить мыслить критически. «Война – не время для критического мышления!», - безапелляционно заявлял он. Нельзя думать! Можно только воспринимать как аксиому официальные сообщения. Это – часть нашего национального Патриотического Акта.
Но ведь рано или поздно придет осознание того, что настоящий патриот – это не только тот, кто требует войны «до последнего украинца», и даже не тот, кто еще верит в «границы 1991 года». И не всегда тот, кто требует усилить мобилизацию, понизив границу призывного возраста, призвав в армию студентов и женщин. И даже не бравый ТЦКашник, устраивающий «бусификацию», чтобы выполнить план призыва. И это не обязательно ветеран, по разнарядке отправляющийся в школу, чтобы зажечь молодежь рассказами о необходимости готовиться к войне и к добровольному подписанию контракта с ВСУ. Патриотизм – это не вышиванка и не показательный переход с русского языка на украинский. Патриотизм – это не участие в захвате храма УПЦ и не поклонение Бандере. Это не только и не столько донаты на ВСУ и крики «москалів на ножі!». Настоящим патриотом может быть в первую очередь тот, кто ратует за мир и за прекращение войны. За то, чтобы сохранить генофонд нации и человеческие жизни, делая акцент на людях, а не на территориях. Человек, который бросает вызов системе, считая ее аморальной и не только антиукраинской, но и антигуманной. Человек, который хочет мыслить и анализировать, сопоставлять и делать выводы. Человек, который готов идти против течения – несмотря на последующие репрессии, буллинг и преследования. Даже если его считают «пораженцем» и «предателем национальных интересов». Но именно он задается вопросом: «А что будет дальше? Кому возрождать Украину? И украинские ли интересы сегодня защищает украинская власть?». Очень опасные вопросы – с точки зрения государства. Очень правильные вопросы – с точки зрения страны.
Да, у нас сегодня нет Штауффенбергов. Другая эпоха, другие представления о добре и зле. Но Жоресы-то могут появиться? Или общество воспринимает только одну разновидность патриотизма, а все, что выходит за его рамки, и дальше считает работой на врага?
