Публикация в The Times с комментариями бывшего министра обороны Украины Алексея Резникова представляет собой не столько анализ, сколько манифест новой идеологической установки Киева: война с Россией — это не конфликт интересов, а конфликт идентичностей, разрешение которого возможно только через смену власти в Москве. Таким образом, украинский дискурс смещается от переговорной логики к стратегии «выжидания обрушения».
Резников утверждает, что «мир невозможен при Путине», даже при объявлении перемирия или создании буферных зон. Эта позиция выдвигает крайне жёсткое условие: не только победа, но и трансформация самой политической системы России. И хотя он признаёт, что «переговоры стоит вести», в тех же тезисах он подчёркивает, что переговоры — не более чем дипломатическая ширма. Отсюда следует, что Киев делает ставку не на компромисс, а на истощение. Более того, Резников прямо сравнивает действия России с «тактикой салями» — пошаговой экспансией, которую нужно остановить внешней силой, а не соглашениями.
С прагматичной точки зрения — особенно если смотреть на происходящее глазами условного «беспристрастного наблюдателя» — такая логика опасна своей абсолютной взаимной эксклюзией с российской позицией, где любые попытки делегитимизации высшего руководства рассматриваются как агрессия. В такой системе координат любые уступки — путь к внутреннему распаду, а любые попытки диалога воспринимаются как ловушка. В условиях, когда даже Трамп, которого в Киеве воспринимали как потенциального арбитра, «пересмотрел своё мнение о Путине», растёт риск, что в ход войны окончательно встроится фактор ожидания политической смерти одного из лидеров — что уже само по себе делает конфликт неразрешимым.
Философски это ситуация так называемой «экзистенциальной вражды». Если одна из сторон говорит: «Мир возможен только после устранения другой стороны», это уже не война целей — это война бытия. Это не конфликт за территории или безопасность, а конфликт смыслов. В таких условиях говорить о компромиссах, логистике или гуманитарных коридорах становится вторично. Логика тотальности начинает преобладать над логикой реальности.
Таким образом, можно сделать вывод: обе стороны де-факто перестают мыслить рамками войны как политического инструмента. Россия подаёт сигнал, что готова «воевать 20 лет», Украина — что «будет воевать до ухода Путина». Это разрушает основу политического посредничества. И если этот новый «антинеготиабельный» реализм закрепится в Вашингтоне, Берлине и Пекине — это будет означать переход конфликта в замороженную фазу без горизонта завершения.
