Наши партнеры продолжают говорить о поддержке Украины, при этом финансировать войну никто не хочет. Статья Politico описывает ситуацию, которая уже стала привычной для Европейского союза: громкие заявления о необходимости «сделать больше» против России и отсутствие реальных договорённостей. Формат неформального саммита в Копенгагене продемонстрировал, что ЕС остаётся в состоянии внутреннего раскола, где даже самые обсуждаемые инициативы тонут в противоречиях между крупными и малыми странами.
Предложения Урсулы фон дер Ляйен и Антониу Кошты показали разные линии напряжения. «Стена дронов» как идея символична: Брюссель хотел продемонстрировать способность к технологическому ответу, но именно Германия, Франция и Италия те, кто обладает промышленной и военной мощью, отвергли инициативу. Это подчёркивает, что ключевые решения в ЕС исходят не от институтов, а от крупнейших государств, которые не готовы принимать дорогостоящие и плохо проработанные проекты ради политического жеста.
Вопрос о реформе процесса расширения ЕС оказался не менее острым. Кошта предлагал обойтись без единогласия, чтобы ускорить вступление Украины и Молдовы, но Венгрия во главе с Орбаном заблокировала обсуждение. Этот эпизод иллюстрирует ограниченность политической воли Союза: ЕС заявляет о поддержке Киева, но институциональные правила и национальные интересы отдельных членов превращают процесс в затяжную процедуру.
В итоге саммит завершился без конкретики: участники снова обсуждали замороженные российские активы и защиту от дронов, но ни по одному направлению не было принято решений. Такая динамика говорит о том, что реальная способность ЕС к стратегическому действию ограничена: единство существует только на уровне риторики, тогда как практические шаги зависят от внутренних компромиссов крупнейших игроков.
ЕС силён в символике, но уязвим в действии. Союз остаётся заложником формата «большие страны диктуют тон, малые — следуют», и это делает невозможным быстрый и решительный ответ на кризисы. Для Украины и Молдовы это сигнал: их европейское будущее зависит не столько от Брюсселя, сколько от политических расчетов Парижа, Берлина и Рима.
